Интервью с представителем независимого профсоюза медицинских работников

Автор:

Источник: kprf.ru

Территория: Москва

Интервью с представителем независимого профсоюза медработников "Действие" А.Коновалом.

— Система здравоохранения России пребывает в остром кризисе, особенно это касается первичного звена, которое задыхается от недостатка специалистов. Граждане просто-напросто не могут попасть на приём к врачу из-за огромных очередей. Но попасть на приём — только полдела. Нужно пройти обследование — а там тоже огромные очереди. А после назначенного лечения предстоит купить лекарства, ведь бесплатные лекарства ограничены в доступе. Отсюда напрашивается вывод: у нас сплошь и рядом последовательно нарушаются права граждан на бесплатную охрану здоровья и медицинскую помощь, предусмотренную статьёй 41 Конституции Российской Федерации. — Те реформы, которые сегодня проводятся в жизнь минздравом, помогают решать названные вами проблемы или, напротив, усугубляют их? — Реформаторы заявляют, что их целью является повышение доступности и качества оказания медицинских услуг. Однако результаты их деятельности прямо противоположны заявленным целям. Нам говорят, что в оказании медицинской помощи необходимо по примеру западных стран перенести акцент со стационарной помощи на амбулаторную. У нас на 30 процентов пациентов поликлиник приходится 70 процентов мест в больницах, а на Западе — обратное соотношение. Чтобы достичь нужной пропорции, у нас проводится политика ликвидации медучреждений и отделений, что сопровождается сокращением штатов. Дескать, высвободившиеся средства и кадры будут направлены на развитие амбулаторного звена, поликлиник. При этом мы наблюдаем реальное сокращение расходов на здравоохранение: в федеральном бюджете — почти 100 млрд. рублей. Кроме того, в связи с кризисными явлениями в экономике запланированные объёмы поступлений в Фонд ОМС (обязательного медицинского страхования) достигнуты не будут, региональные бюджеты тоже трещат по швам. Хотя, казалось бы, для решения накопившихся в здравоохранении проблем бюджеты надо бы увеличить минимум в 2 раза в объёме ВВП. Сегодня наша страховая медицина зиждется на принципе экономической самостоятельности отдельных учреждений. В этих условиях заработная плата медицинских работников оказалась незащищённой статьёй расхода. Впрочем, как и все другие расходы на медицинскую помощь: на бесплатные медикаменты, бесплатные процедуры. Над всем главенствует принцип экономии и рентабельности. Понятно, что в таких условиях проблема дефицита кадров ещё больше обостряется. В участковой службе сегодня один специалист может обслуживать 2—3 участка. Нормативы нагрузки, особенно у участковых педиатров, завышены, то есть так называемая прикреплённость населения очень высокая. В результате — огромные очереди и сверхзагруженность врачей. Детский врач на осмотр одного ребёнка вместо 15—20 минут тратит всего лишь три-пять. Но ведь это небезопасно! В таких условиях работы возрастают риск врачебной ошибки, угроза здоровью и жизни пациента. Представления наших чиновников о том, что самостоятельные медучреждения будут конкурировать между собой, за счёт чего повысится качество медицинских услуг, оказались несостоятельными. Тем более что функции контроля за всей системой здравоохранения отданы на откуп страховым компаниям, которые зарабатывают на штрафах, но реального контроля за качеством работы медучреждений в условиях дефицита кадров осуществлять не в состоянии. Всё, что они могут, — искать и находить формальные ошибки и промахи в оформлении различного рода отчётной документации. — А сколько зарабатывают страховые компании на медицине? — За прошлый год страховщики оштрафовали медучреждения всего примерно на 50 млрд. рублей. Эти деньги были отобраны у больниц и поликлиник, хотя реальная работа ими была проведена, пусть с какими-то небольшими нарушениями. Большая часть этих денег вернулась снова в Фонд ОМС, а часть — порядка 2 млрд. рублей — получили сами страховые компании. Кроме того, из средств Фонда ОМС несколько десятков миллиардов в год просто отчисляется на финансирование работы самих страховых компаний. — То есть на неэффективную контролирующую систему в виде страховых компаний тратятся десятки миллиардов рублей в год? — Да, именно так. — А что вы можете сказать о системе Семашко, которая ранее существовала в СССР? — Это одна из бюджетных моделей организации здравоохранения. Она была в значительной степени воспринята и во многих западных странах, она и сейчас функционирует в ряде стран Европы. В российских условиях эта система, на мой взгляд, была бы оптимальна. Конечно, мы понимаем, что нельзя одномоментно вернуть всё назад к тому, что было в СССР. Однако мы настаиваем на ряде принципиальных моментов. Так, мы считаем, что в стенах муниципальных и государственных учреждений нельзя развивать платные услуги. И к средствам Фонда ОМС нельзя допускать частные медицинские компании. А именно это сейчас активно пропагандируется. Развитие частной медицины не должно происходить в ущерб общественному здравоохранению. Мы считаем, что надо отказаться от страховой модели и перейти к бюджетной. В качестве первых шагов мы считаем необходимым вывести из страховой системы «Скорую помощь» или оказание медицинской помощи в малонаселённых районах. Там должно быть только бюджетное финансирование. Ну не могут же на принципах хозрасчёта действовать система государственной безопасности и пожарные! Так почему они уверены, что здравоохранение должно быть рентабельным? Кроме того, за счёт отказа от страховой медицины можно сэкономить значительную часть средств. — Но кому-то ведь такие преобразования, наверное, выгодны? Иначе зачем с такой силой пробивать реформу, против которой настроены и сами врачи, и их пациенты? — К настоящему моменту сложились серьёзные лоббистские силы, заинтересованные в коммерциализации отрасли. В российских условиях это также какая-то часть правящего чиновного слоя, которая занимается практически рейдерским захватом отрасли. — Это что — чиновники от медицины? — В том числе. Кроме того, это крупные частные медицинские компании, в том числе иностранные. Есть общая установка, что медицина должна быть бизнесом — на это нацеливает государство. Такое представление лежит в рамках либеральных реформ, которые ведутся с 1990-х годов. Вначале это была приватизация крупных отраслей промышленности, недвижимости, ресурсной базы, затем дело дошло до ЖКХ, теперь вот добрались до здравоохранения и образования. Сама эта ситуация с сокращением медучреждений, с одной стороны, имеет целью сэкономить какие-то бюджетные средства на социальных обязательствах, а с другой — освободить пространство для частного сектора. — А какие последствия эти реформы готовят сообществу врачей? — В Москве вначале речь шла о сокращении порядка 30 медучреждений. Это был первый этап «реформ». Сейчас уже опубликованы более широкие планы: закрыть вдвое больше медучреждений. Сокращение врачей на первом этапе составило порядка 7 тысяч человек. Какие у властей дальнейшие планы по увольнениям медперсонала, пока точно сказать не берусь. В регионах происходит сокращение примерно на треть стационарного коечного фонда — такова общая установка. Достичь этого намереваются уже в 2015 году. А ведь в 2013-м сократили 35 тысяч больничных коек и в 2014-м — 50 тысяч. При этом декларируется, что увольняемые сотрудники больниц должны переходить работать в поликлиники. Однако на практике сделать это мало кому удаётся, так как поликлиникам нередко требуются специалисты других профилей, а переподготовка врача занимает порядка двух лет. Кроме того, большое число опытных врачей, возраст которых приближается к пенсионному, на которых и держится здравоохранение, в амбулаторное звено переходить не хотят. Коммерческий сегмент тоже не сможет устроить всех желающих, да и оклады там предлагаются весьма низкие. Что касается молодых специалистов, выпускников медицинских вузов, то тут тоже проблема: больше половины из них не идут работать в медучреждения, а предпочитают устраиваться в страховых, фармацевтических компаниях и так далее. Мало кого из молодых сегодня прельщает тяжёлый, ненормированный да ещё и низкооплачиваемый труд врача. — Вы организовывали акции протеста более чем в 40 регионах страны. Есть ли какие-то перспективы у протестного движения? Есть ли ощущение, что вас слышат те, кто должен принимать решения? — Мы изначально исходили из того, что наши акции не будут многочисленными — в них приняли участие в регионах порядка трёх тысяч человек. Нашей задачей было показать, что заодно вышли протестовать представители профессионального сообщества, а также их пациенты. Основным организатором акций в регионах выступили профсоюз «Действие» и наши товарищи из независимых профсоюзов. В некоторых случаях участие принимали также представители политических организаций. А там, где у нас не было профсоюзных активистов, организационную работу проводили инициативные группы работников: всё, что касается уведомлений, согласований митингов и пикетов. Поэтому в ряде регионов акция проходила в виде немногочисленных пикетов — от нескольких десятков до нескольких сотен человек. В Москве в акции приняли участие около десяти тысяч человек. Свою главную задачу мы видим в следующем: мы структурируем общественное движение против антинародных реформ в здравоохранении. Контуры нашего движения намечены, созданы организационные связи с людьми, которые готовы продолжать борьбу. Мы уверены, что в следующем году, когда результаты сокращения медучреждений и финансирования медицины почувствуют все граждане, недовольство происходящим сильно возрастёт. И наша задача — донести эти настроения до правительства. Мы планируем развивать наш профсоюз, защищающий права медработников. — Есть ли какие-то конкретные положительные результаты вашей деятельности? К примеру, чем закончилась борьба работников «Скорой помощи» в Уфе, о чём «Правда» неоднократно писала? — Если говорить о профсоюзе «Действие», то практически все наши протестные кампании в регионах обычно приводят к выполнению требований работников. Что касается Уфы, то там борьба продолжается. Те требования, которые людей побудили к протестным акциям, удовлетворены: возвращены сто процентов ночных выплат, введена надбавка для сотрудников «Скорой» за счёт муниципалитета, переведённые в другие места активисты профсоюза возвращены на прежние места работы. Были выделены деньги на пошив спецодежды… Словом, по ряду позиций местное руководство пошло навстречу. Однако некоторые требования по-прежнему остаются актуальными, так как не удаётся договориться с работодателем. Например, мы требовали 50 процентов надбавки от оклада за работу в неукомплектованных бригадах, когда один работает за двоих. Работодатель выполнил это требование формально: прибавил лишь 2 процента к окладу. Саму проблему он признаёт, что уже неплохо, но решать её по-прежнему не хочет. Словом, борьба продолжается.