Доклад заместителя председателя ФНПР Е.И.Макарова на Международной конференции «Труд и общество в реалиях XXI Века», проходившей в рамках первого Санкт-Петербургского Форума труда 15-17.03.2017

17.03.2017

«Техническая революция и мир труда: системные сдвиги, вызовы и контуры будущего»

В последние годы на разных уровнях обсуждается тема будущего в сфере труда. Обсуждение вышло за рамки публицистики и обмена прогнозами и вылилось в явную озабоченность социальных партнёров, выразившуюся в запущенной в 2015 году программе МОТ «Будущее в сфере труда», целью которой является поиск ответов на реальные и виртуальные угрозы, которые несёт в себе научно-технический прогресс в разных странах.

В самом начале отмечу, что выступаю от имени Федерации независимых профсоюзов России, в состав которой входят общероссийские отраслевые профсоюзы и территориальные объединения во всех субъектах Российской Федерации. Члены наших профсоюзов заняты во всех отраслях. Они состоят как в организациях традиционных секторов промышленности, так и в организациях, созданных на новых рабочих местах, не имеющих исторического прошлого. По этой причине мои рассуждения будут охватывать не какие-то частные вопросы, а касаться сферы труда в Российской Федерации в целом и построены (в социологическом плане) в духе эволюционного консерватизма.

Нетрудно найти экспертные публикации и книги, основной посыл которых сводится к прогнозированию гибели различных профессий под напором научно-технического прогресса уже в ближайшем будущем. Неизбежная самоликвидация предписана складским работникам, кассирам, бухгалтерам, врачам и другим профессиям. На одном из форумов, совсем недавно, прозвучало предположение что из 5491 профессии, перечисленных в общероссийском классификаторе, несколько сотен могут исчезнуть в ближайшем будущем. Здесь профсоюзы склонны отделять футурологию от прогнозирования ситуации на рынке труда. Мы готовы опираться лишь на обоснованные предположения, поскольку ошибочные прогнозы и неверные выводы могут привести и уже привели к серьёзным последствиям.

Прежде всего следует обратить внимание на временной горизонт подобных предсказаний. Футурологи рассуждают, опираясь на факты и закономерности, проявленные в последние сто лет, когда некоторые, прежде массовые профессии (такие как ямщики, бурлаки, лудильщики, лифтёры и наконец, машинистки) исчезли или превратились в экзотические виды занятий. С этим учётом верстается картина будущего с опорой на эмпирические наблюдения типа закона «Мура» (по которому, предположительно, удвоение вычислительных мощностей компьютеров происходит каждые 18-24 месяца). Прогнозы футурологов, как правило, нацелены на вторую половину или даже конец текущего столетия, иначе говоря, приходятся на период всеобщего «пришествия» шестого технологического уклада (вытекающего из теории научно-технического прогресса, построенной на длинных «кондратьевских» циклах). Вместе с тем, самые смелые планы экономистов в России не простираются дальше 2030 года, а на практике, - и того менее. Горизонт прикладного планирования в три года сейчас считается общей нормой.

Второе. Необходимо определиться с целью такого прогнозирования. Некоторые эксперты утверждают, что такой взгляд в будущее сферы труда рождается и необходим ввиду исполнения прогностической функции науки и должен помочь в познании мира. С этим трудно не согласиться.  Однако с точки зрения профсоюзов образ будущего в сфере труда нужен обществу для достижения вполне конкретных кратко- и среднесрочных целей, а именно: настройки социальных институтов, гарантирующих достижение целей повышения благосостояния населения, развития человеческого капитала, полной занятости, адаптации профессиональных групп к результатам технической революции, а также развития системы высшего и профессионального образования. Перенос же прогноза, ориентированного на конец XXI века на жизнь ближайшего поколения, представляется несуразным, хотя это регулярно происходит в публицистике. Иногда даже создаётся впечатление, что с помощью такого досрочного «видения будущего» заинтересованные группы пытаются сформировать искусственный спрос на рынке труда на определённые профессии. 

Можно с уверенностью сказать, что для целей практической деятельности строить прогнозы на период более жизни одного поколения бесполезно и ненаучно.

В этом контексте полезно найти ответ вопрос: под воздействием каких факторов в общественном сознании формируется представление о среднесрочном (на период жизни одного поколения – 25-30 лет) будущем в сфере труда.

Мы можем проследить как это происходило на примере российского рынка труда за последние двадцать пять лет. Типичным этот период назвать нельзя, в силу уникальности перехода общества из одной социально-экономической формации в другую, однако выделить искомые факторы вполне возможно.

В начале 90-х на смену плановой административно-командной системе пришёл комплекс экономических идей, выражавшийся в формуле Смита: «рынок всё расставит по своим местам», иначе говоря - экономический либерализм. В соответствии с этими идеями, проявились факторы, оказавшие решающее влияние на всю сферу труда:

1) отказ от регулирования в экономике и перспективного планирования,

2) приватизация,

3) либерализация в денежно-финансовой и банковской сферах,

4) было объявлено верховенство закона, защита прав собственности и в целом, настройка правовой системы под рыночные основы экономики.

Параллельно, в силу иных причин, происходила

5) масштабная конверсия сектора ВПК, оказавшая сильнейшее влияние на высокотехнологичные отрасли промышленности, прикладную науку, систему высшего и профессионального образования.

Неизбежным элементом новой экономической системы стали, прежде не существовавшие, автономные региональные рынки труда. На них (в разной степени по регионам, но в целом синхронно) образовался переизбыток инженеров, управленцев, рабочих и служащих разрушенных предприятий и учреждений. Однако новая экономика затребовала других специалистов: юристов, экономистов, управленцев рыночного типа, специалистов кредитно-финансовой системы.

Это был мощный сигнал, дошедший через реальный сектор не только до системы высшего образования, начавшей ускоренно готовить специалистов по этим профессиям, но и проникший во все сферы жизни общества. В том числе в сферу массовой культуры. Образы банковского работника, биржевого и товарного спекулянта, предпринимателя и олигарха – все эти массовые штампы проникли в сознание людей через средства массовой информации, произведения искусства, театр, кинематограф. Параллельно из медиа контента ушли образы профессий, связанных с производством, сельским хозяйством, с реальной экономикой.

Как видно, наряду с организационными и экономическими факторами на формирование существующей и образа будущей сферы труда действовали также внутри- и внешнеполитические факторы.

К середине 90-х годов, когда первичный острый спрос на новые профессии был уже удовлетворён, кризисные явления в реальной экономике всё ещё продолжались и усиливались. Вместе с тем, в общественном сознании произошёл заметный сдвиг. Ожидание будущего выхода из кризиса уже не связывалось с рабочими и инженерными профессиями из сферы материального производства, в нём сложилось представление о некоем воображаемом, виртуальном рынке труда, слабо связанным с состоянием экономики и её потребностями, насыщенным симулякрами. Спрос на новые профессии воспроизводился, хотя эти ниши рынка труда уже были заполнены, в них возрастала конкуренция. Вместе с тем, реальная экономика, испытывая дефицит в человеческих ресурсах, начала вытягивать трудовых мигрантов – рабочих и специалистов высокой и средней квалификации из бывших республик СССР и за счёт них кое-как сводила концы с концами.

Уже к концу 90-х стало ясно, что в стране открылась нехватка квалифицированных рабочих рук и инженерных кадров, и что сколько-нибудь сложные технологические производства, крупные разработки в сферах авиастроения, кораблестроения, автомобилестроения, металлургии и других не могут развиваться без приложения сверхусилий. Можно привести не один пример того, как вымывание квалифицированных кадров из технологически сложных производств приводило к катастрофическим последствиям из-за аварий и отказов техники.

Виртуальный рынок труда, тем не менее, продолжал настраивать под себя систему подготовки кадров. Это в переносном смысле укладывается в рамки второго закона термодинамики, когда финансовые ведомства и высшая школа, обнаружив, что для подготовки экономистов и юристов нужны гораздо более скромные ассигнования и усилия, чем для подготовки инженеров и научных кадров, они пошли по пути экономии ресурсов. Энтропия завладела процессом подготовки кадров.

В начале нового тысячелетия расхождения в потребностях и в предложении на новом «виртуализированном» рынке труда стали очевидны и неприемлемы. Особенностью функционирования (условного российского) рынка труда оставалось отсутствие игроков, задающих долговременный спрос. Условия «игры» на рынке труда задавались тогда и задаются сейчас ситуативно, с небольшим исключением, когда в дело включаются программы регионального развития, требующие привлечения кадров на новые (реконструируемые) рабочие места. Крупные игроки (корпорации, вертикально-интегрированные холдинги) появляются на рынке труда редко, предпочитая решать проблемы кадрового обеспечения вне рыночных механизмов.

Нельзя представить процесс действия перечисленных факторов плавным и непрерывным. Было несколько убедительных сигналов, поступивших в адрес общества, его политических и экономических институтов, которые ясно указывали на ошибочность подходов, порождённых химерой свободного рынка.

Первый сигнал – финансовый кризис 1998 года. Обескровленный реальный сектор российской экономики заявил, что больше не может существовать на бартере. Тот кризис был внутренним, порождён в российской кредитно-финансовой системе, однако привёл не только к краху десятков банков, но и к катастрофическим последствиям во всём реальном секторе экономике, к резкому падению уровня жизни и девальвации сбережений.

Следующих сигнал поступил в 2001 году. В этот год разразился «Кризис доткомов». Это был сигнал извне, который должен был насторожить не столько специалистов в сфере информационных технологий, сколько поклонников финансового капитала и верующих в деривативы. За короткое время мировой рынок ценных бумаг высокотехнологичных кампаний в сфере IT упал в четыре с половиной раза. Во всём мире был получен мощный сигнал: не стоит слепо доверять спекулянтам и позволять им надувать пузыри на рынке ценных бумаг. Следует заметить, что из кризиса «доткомов» не было сделано выводов: нынешние рыночные оценки IT компаний также неоправданно высоки, как и семнадцать лет назад.

После «генеральной репетиции» 2001 года, разразился мировой финансовый кризис 2008 года, суть которого повторяла «кризис доткомов», но уже в иных сферах и в более широких масштабах. Последствия этого кризиса живы и по сей день.

Эти сигналы не были всерьёз восприняты российской системой управления. Решая частные вопросы преодоления последствий этих «землетрясений» теми же инструментами, что их и породили, элита и не собиралась от них отказываться. До тех пор, пока не стало ясно, что свободный рынок – фикция, вступление в ВТО – не универсальная «пилюля от всех хворей», глобалистский проект угасает, а внешнее давление на страну и национальные интересы требуют иного отношения к реальному производству, обществу оказались срочно нужны специалисты от которых отмахивались четверть века.

На пороге нового тысячелетия мы построили несбалансированный рынок труда, получили острый дефицит в квалифицированных рабочих, инженерных и управленческих кадрах среднего звена, высокую безработицу в среде молодёжи, фактически разваленную систему профессионального обучения и переподготовки кадров, высшую школу не способную обеспечить запросы промышленности и, в значительной мере деградировавшую прикладную науку.

Что необходимо качественно перенастроить, чтобы ответить на вызовы, которые стоят перед нами, когда требуется провести «реиндустриализацию» и одновременно воспринять результаты научно-технического прогресса, характерные для постиндустриального типа экономики?

Рынок труда – сложная система с множеством обратных связей. В этой же системе формируется образ будущего сферы труда. Содержание сигналов обратной связи в последние двадцать пять лет жёстко модулировалось концепцией экономического либерализма. Одновременно подвергались редукции сигналы, идущие из сферы материального производства, со стороны производственного капитала. К этому добавлялась неприемлемая для реального сектора кредитно-финансовая политика и губительный фильтр финансовой обеспеченности, когда рамки развития жёстко задаются наличием средств.

Первый вывод: философия управления, основанная на догматизме, слепом следовании абстрактной экономической теории должна быть прекращена, так как входит в очевидное противоречие с важнейшими задачами развития, стоящими перед обществом. Обратная связь должна модулироваться прагматическими интересами развития человеческого капитала и деньги должны служить достижению целей большинства.

К примеру, для развития высокотехнологичной промышленности, способной выпускать конкурентоспособную (на внутреннем и мировом рынках) продукцию необходима «реиндустриализация», инвестиции в развитие инфраструктуры, в возведения новых предприятий. Длинные деньги должны быть найдены внутри страны. Где их источник? Где те институты развития, которые позволят решить задачу импортозамещения в критически важных отраслях? Могут ли эти задачи в принципе быть решены, если не заниматься перспективным планированием и директивным размещением средств производства? В рамках либеральной теории – нет.

Далее. Принцип финансовой обеспеченности не позволит реализовать задачу создания или перевооружения 25 миллионов высокопроизводительных рабочих мест, поставленную в Указе Президента Российской Федерации №596 от 7 мая 2012 года. Судите сами, для модернизации одного рабочего места по скромным подсчётам требуется около 100 тыс. долларов, для создания высокопроизводительного рабочего места с нуля требуется уже от 170 до 200 тыс. долларов. Итого – около 3,5 триллиона долларов США за 8 лет. Где источники финансирования? Консолидированный бюджет, средства работодателей, кредит, или может быть льготы для новых предприятий? К сожалению, 26 триллионов рублей в год в рамках политики финансовой обеспеченности найти невозможно.

Ну и наконец, где те рабочие руки, инженерные и другие кадры, которые отвечают требованиям эффективного использования создаваемых высокопроизводительных мест? Как соединены потребности экономики с происходящим в системе образования? Насколько она нацелена на развитие экономического потенциала страны и регионов, после введения в 2003 году экспортно-ориентированной Болонской модели? И не живёт ли она собственной жизнью, производя качественных выпускников на экспорт и, попутно, снабжая службы занятости безработными за счёт российского бюджета?

Вернёмся к факторам, которые должны определять будущее сферы труда на ближайшие четверть века и влиять на управление рынком труда в текущем периоде?

1)    Прежде всего нужно помнить, что в России не существует общего рынка труда, он носит региональный характер. Таким образом, на первое место следует поставить организационно-экономические условия, формирующиеся на уровне субъектов Российской Федерации с участием межрегиональных отраслей. В последние три года отмечается существенный рост банкротств малых и средних предприятий и это существенно влияет на региональные рынки труда. С другой стороны, большое значение имеет разворачивание региональных проектов, требующих рабочей силы средней квалификации, например, в сельском хозяйстве, в сфере услуг, торговли, транспорта. Эти местные особенности региональных рынков труда достаточно хорошо изучены и задают главный тон на рынках труда.

2)    Следующий решающий фактор - экономическая и денежно-финансовая политика, определяемая федеральным центром. Ясно, что барьеры на пути развития, условия для ведения производственной и вообще любой деятельности формируются по правилам, задаваемым ключевой ставкой Центробанка, объёмом денег в экономике и другими параметрами. Позиция профсоюзов по поводу содержания этой политики много раз озвучивалась. Суть её сводится к необходимости разворота денежно-финансовой политики к фундаментальным законам формирования прибавочной стоимости, прекращению спекулятивного раздувания роли финансового капитала. Такого рода разворот позволит укрепить спрос на профессии в сфере реального производства и транслировать его из сферы ВПК в сферу гражданского производства. Не нужно забывать, что программа перевооружения российской армии должна быть завершена к 2020 году, после чего объём заказов в ВПК станет другим, он значительно уменьшится в объёмах. Соответственно, должна быть реализована повторная конверсия, только на ином уровне, без потери специалистов высокой квалификации, с разгоном внутреннего спроса на гражданскую продукцию и экспортом этой продукции на перспективные рынки.

3)    Далее, технико-экономические факторы, в том числе, пресловутая «цифровизация» производства. Массовый, прочный фундамент для внедрения достижений научно-технического прогресса необходимо закладывать в ходе создания 25 миллионов высокопроизводительных рабочих мест, которые должны оцениваться не только по уровню текущей производительности труда и социальной отдачи, но и по перспективе их модернизации под фазу развития шестого технологического уклада. Вместе с тем необходимо уберечь себя от создания очередных «симулякров» на рынке труда. Одинаково плохо иметь искусственный, выдуманный спрос на юристов или на программистов. Проповедники из сферы информационных технологий склонны преувеличивать её значение, по крайней мере для нашей страны на этапе преобладающего четвёртого технологического уклада. Они, как и в конце 90-х годов, продолжают разгонять стоимость активов ИТ компаний, и активно формировать спрос на специалистов в этой сфере, невзирая на то, что «цифровизация» экономики ведёт в развитых странах к снижению производительности труда. Не стану спорить со сторонниками роботизации и автоматизации: на рабочих местах, по которым можно написать алгоритмы, роботы неизбежны. Осталось сопоставить количество таких рабочих мест и ситуацию на российских региональных рынках труда, чтобы увидеть реальность этого вызова.

Нетрудно оценить отличия в структуре занятых между, например, Россией, США и Китаем. Согласно данным Международной организации труда структура занятых в 2017 году в России, США и Китае весьма сильно отличаются. Если в России в сельском хозяйстве занято 7% трудоспособного населения, то в США – 1,5%, а в Китае 27%. Если в России в промышленности занято 27% трудоспособного населения, то в США – 17%, а в Китае 24%. Если в сфере услуг в России занято 66%, то в США 81%, а в Китае 49%. Даже поверхностное сравнение структуры занятых показывает, что последствия от внедрения результатов НТР по профессиям, подлежащим автоматизации, в разных странах будет отличаться в разы, не говоря уже о растянутости этих процессов во времени. Учёт же отличий в региональной структуре занятых внутри Российской Федерации приведёт к ещё более противоречивой картине. Думаю, что нам следует прекратить смотреть на полвека вперёд и следует научиться видеть реальное состояние региональных экономик, принимать во внимание заметные отличия в структуре занятых в России и в других странах мира и на этой основе оценивать эффект и скорость проникновения научно-технического прогресса. Лишь на этой основе можно будет приблизится к видению будущего сферы труда в Российской Федерации.

4)    Демографический фактор, бесспорно будет вносить свои поправки. Поэтому размещение производительных сил должно опираться на взвешенные прогнозы. В рамках этого фактора должны быть осмыслены, раскрыты и сформулированы возможности развития мобильности работающего населения, внутренней трудовой миграции. Ведь если из массы работающих сегодня мобильных трудящихся (по данным Росстата) отнять приезжающих на заработки в Москву и в Санкт-Петербург, то на всю страну остаётся чуть больше 900 тыс. человек работающих за пределами своего региона, что составляет всего 1,25% работающего населения, - на уровне статистической погрешности.

И в заключение:

Управление будущим в сфере труда нам вполне по силам. Так же, как и формирование спроса на рынке труда. В этой связи стоит обратить внимание на развитие отраслей, в которых у нас бесспорное конкурентное преимущество.

Неумные рассказы о том, что Россия сидит на нефтяной игле, и это – наше проклятье, в Норвегии восприняли бы как рассуждения не вполне здоровых людей. Давно пора заменить это «самобичевание» на решения по поводу того, сколько и когда мы готовы вкладывать в глубокую переработку нефти, газа, газового конденсата и других полезных ископаемых. Когда мы, наконец, обеспечим отечественным бензином 95 и 98 октанового числа все регионы страны? Когда, наконец, начнётся промышленная разработка открытых пятьдесят лет назад месторождений полезных ископаемых в северо-восточной Якутии?

Проклятье – торговать сырьём, благо – торговать продукцией высоких переделов. Давайте посмотрим также на отрасли, дающие мультипликативный эффект: химическую, транспортного оборудования, электрооборудования, станкостроения, авиастроения, судостроения. Одно рабочее место, созданное в этих отраслях, способно принести от 2-ух до 7 рабочих мест в смежных отраслях, причём чем глубже передел, - тем больше рабочих мест. Размещая производства ближе к источникам сырья, энергии, транспортным узлам, страна и регионы вполне способны сформировать спрос на региональных рынках труда на десять лет вперёд и вывести на них долгосрочных участников в виде институтов развития регионов.

Контуры будущего сферы труда бесспорно связаны с результатами научно-технического прогресса, информатизацией, «цифровизацией». Шестой технологический уклад рано или поздно придёт и в наши сени. Пока же нам стоит заняться тем, что 30% экономики находится в состоянии третьего уклада, 50% - в состоянии четвёртого, оценки по доле пятого уклада разнятся, но позитивные - не превышают единиц процентов. Поэтому тезис «реиндустриализации» с переводом отсталых секторов на порог пятого уклада – это задача максимум на ближайшие десятилетия как для экономики, так и для системы подготовки кадров.

С этим надо считаться и это закладывать в видение сферы труда ближайшего поколения.

Спасибо за внимание.